Меня с неких пор занимает идея 'вторичности', осмысленной и неосмысленной, истории заимствований и цитирований. И даже не столько цитирования, сколько иной более сложной, почти этической проблемы. Может ли художник брать нечто из работы своего или своих предшественников, а иногда брать достаточно прилично, чтобы потом, по сути, продлить жизнь 'позаимствованного' произведения. И чьё оно, это произведение? В конце концов кто его автор?

С другой стороны, художник обнаруживает 'свои', как ему кажется 'свои' идеи в существующем мире, притом не только в мире искусства. Опять возникает пресловутый вопрос об авторстве. Это касается не только формы, содержания, но и метода. Взять, к примеру, приём написания текста на картине. С кого всё это началось, кто развил, кто обогатил, кто обогатился? Но этим занимаются ведь очень давно и многие… Понятно, о чём я?

Другой пример. В одном из ещё византийских храмов в нынешнем Стамбуле я был просто поражён древневизантийской живописью. В частности, как тогдашние мастера решали складки одежд, хитонов. Я очень люблю Ларионова и его 'Лучизм': И здесь, глядя на эти древние умопомрачительные фрески, понимаешь, откуда всё взялось. Не всё конечно, но многое: Наши футуристы всё это видели на наших же иконах. Это общеизвестно. И вот я делаю работу, в которой просматривается почти абстрактный ларионовский лучизм и элементы решения складок на хитоне древневизантийского живописца.

То, что в результате видит зритель, это моя новая работа, созданная вот сейчас. Но я понимаю, что эта работа не самостоятельная. В данном случае я это делаю сознательно, как концептуальный ход. И если постмодернизм, как явление искусства себя исчерпал, то некоторые его методы по-прежнему работают. Но эти же принципы жили ещё и до постмодернизма. Жили и живут как инструмент.

Напряжение от отсутствия новых идей существует очень давно. Я всегда настаивал на том, что лучше очень маленький-премаленький, но личный, только свой шажок вперёд, чем всё это бесконечное цитирование или заимствование. Для меня искусство обретает смысл, когда оно предлагает что-то новое. Кстати, эта идея тоже ненова! При всём том, цитат у меня тоже полно. Поэтому возникает сетование о безусловном включении в этот поток преемственности культурных систем, традиций. Частью которых является и постмодернизм, усомнившийся в возможности создания чего-либо нового. Это звучит очень постмодернистки: 'Всё украдено до нас'. Нам осталось лишь цитировать. Куда от этого деться? Замкнутый круг получается.

Нынешняя выставка художника Шутова, кстати, тоже использует в своём названии фразу, 'украденную' из советской киноклассики. Но это всё имеет отношение к нашей реальности. Как преодолеть всё это мне не известно. Может на Таити уехать? Гоген ведь уехал на острова гонимый теми же идеями. В поисках чего-то аутентичного. Чем всё это закончилось, всем известно. Взять ту же древнекитайскую традицию фарфора. Всё это выглядит абсолютно современно, потому что европейские художники давно и упорно заимствовали оттуда очень много и регулярно. Опять понимаешь, глядя на современные инновации, откуда всё берётся. Всё украдено до нас! Что же делать, если всё уже было и всё уже есть? Это сетование о самом себе. Но мои маленькие серебряные амбиции мне назойливо твердят, что надо делать своё, а не упираться раз за разом в постмодернистскую парадигму'.

Сергей Шутов, фрагмент из интервью Александра Петровичева